№3 2022 г.         

В начале было Слово…
Владыке Димитрию посвящается

Витька долго бежал по железнодорожной насыпи. Одни камни укатывались из-под ног, а другие попадали в широкие ботинки.

Он бежал, пока не услышал стук приближающихся колес, но, хотя устал и дыхание было на исходе, не мог остановиться. Он услышал крик:

– Поезд! Прыгай!

Витька свалился вниз, ударился обо что-то твердое головой и уже не видел, как к нему подбежал мужчина в оранжевой безрукавке:

– Скорее! Скорее! – кричал рабочий.

Это были последние слова, которые услышал Витя… Очнулся он в чужой комнате. Диван был мягкий, подушка пахла чем-то свежим и приятным, в комнате было тепло, но не душно, в голове у него пронеслась вся его маленькая жизнь.

Детский приют, шлепки за игры в догонялки, за просьбу положить добавки и даже за молчание. Вспомнилось постоянное желание есть и добрые глаза старой нянечки, которая по вечерам, в свое дежурство, тайком приносила ему сахарное печенье. Всем хотелось называть кого-то мамой. И обычно так ласково и просто называли воспитателей. А Витьке хотелось называть так нянечку, но он не посмел…

После был интернат – серый, унылый, скучный, а порой и жестокий. Уже в нем Витя узнал о существовании отца, который отбывал срок в тюрьме, но это не произвело на него большого впечатления. Витька больше думал о матери. Она представлялась ему красивой, нежной, доброй. Но Серега, который был старше его и прошел «школу жизни» на вокзалах, сказал:

– Хорошая мать дитя не бросит. Витьке стало обидно, он проплакал всю ночь, понимая, что в словах друга есть часть правды, и больше уже ни с кем не делился своими мечтами о матери. Но и на Серегу не обижался, ведь и не за что…

Витька был «щенок», так назывались приютские, а Серега – «батек», но он не зазнавался и не давал Витю в обиду. Пока они жили в интернате и их койки стояли рядом, жизнь казалась вполне сносной.

Однажды Витьке сказали, что приехал его отец. Он обрадовался, но не отцу, а надежде узнать что-то о матери. Отец пришел худой, изможденный, с неряшливой щетиной и наколками, принес сок и печенье. Они вышли за ограду интерната и сели на скамью из хрустящего, ломкого дерева. Отец достал сигареты и спросил Витьку:

«Будешь?» – сын покачал головой. Подумав, отец закурил. Витя даже не помнит, что тот говорил ему. Вроде, про то, что вот найдет работу, купит жилье и заберет его. А Витька все думал: «Как спросить про мать?» Но отец сам сказал:

– Мать-то совсем спилась…

– Где она?

– Да под горой живет.

– Отвези меня к ней, – с блеском в глазах попросил Витька.

– Зачем? – удивился отец. – Что тебе там делать? Бутылки считать?

Но все же согласился. Всю дорогу Витя представлял себе встречу с той самой, кого сможет назвать мамой.

Вот они вошли в дом. Бутылок и правда было много. Назвать домом то, куда его привел отец, было невозможно, только трущобой или развалюхой. Выбитые окна были заткнуты грязным тряпьем.

Он приготовился увидеть ее пьяную, некрасивую, с дурным запахом, но родную. Обнять ее, прижаться и почувствовать до боли знакомое тепло. Но матери дома не оказалось. Витька заплакал…

– Чего ревешь? – спросил отец. И рассказал, что мать родила Витьку после того, как его посадили в пьяном угаре. И чтобы всякая мелочь не мешала ей жить – выбросила ребенка в окошко. Его подобрали соседи и отдали в детский приют. Витя не обиделся, не ужаснулся, ему еще больше стало жаль мать. А потом отца снова посадили… Но бедный мальчик даже и не допускал в мыслях счастливой жизни рядом с таким отцом, ведь каждое его слово казалось ему пустотой.

Витя снова вернулся в интернат, и его безрадостное существование продолжалось, но недолго. За Серегой приехал старший брат, и на тихого, немногословного Витьку обрушилась «батьковская» потеха. Ему лили воду в кровать, обзывали. А когда стали выбрасывать одежду, стало невыносимо тошно, и он решил сбежать…

Воспоминание прервала скрипнувшая дверь. Вошедшая женщина увидела, что Витька открыл глаза, и обрадовалась. Потом его куда-то повезли, но он был так слаб, что даже от запаха еды тошнило и все время хотелось спать. Ему было все равно куда ехать, только не в интернат. Хоть на свалку, хоть на ту развалюху, где жила мать, только не обратно к шлепкам, холодной воде в кровати и голоду.

Его привели к большому зданию, похожему на старинный замок. Оно было светлое, с огромными крестами на макушках золотых сияющих куполов. Там был приятный полумрак и пахло чем-то сладким, он сразу вспомнил нянькино печенье. Звучало красивое и успокаивающее душу пение. Витьку куда-то посадили, и он провалился то ли в сон, то ли в беспамятство.

Очнулся он от яркого света. Чей-то громкий голос торжественно произнес: – В начале было Слово!

Говорилось что-то еще, но Витька от слабости закрыл глаза. Он уже не спал, а думал: «Как это – слово?» И вдруг вспомнились глаза седой няни, нежные, добрые, полные любви. Он пытался вспомнить ее слова, но не мог… Да и были ли они? И вспоминая ее, думал: «Нужны ли вообще эти слова? Поучительные, строгие, ругательные, равнодушные, даже гадкие?» Ведь без всяких слов он мог чувствовать любовь к матери, которую никогда не видел. Даже к Сереге! «Вначале» у него была серая, голодная жизнь, слова звучащие, но ничего для него не значащие. Теперь началась другая жизнь. Его подвели к необыкновенно одетому человеку и велели поцеловать ему руку, но Вите не хотелось. И вдруг он ощутил на своей голове эту руку – теплую, ласкающую – и… заплакал.

– Это Владыка, – сказали ему. Витька поднял голову и увидел добрые глаза, нежно глядящие на него. И уже ничего не видя от слез, прижался к нему всем своим худым тельцем.

Потом была учеба в православной гимназии. Житье-бытье с такими же, как он, мальчишками. И был храм. Весь в золоте и росписях, похожий на сказочный корабль. И Владыка с добрыми глазами. И много разных слов. Но он вскоре понял, что не все они настоящие, потому что уже знал продолжение Евангелия: «…И Слово было у Бога. И Слово было – Бог!»

Ульяна БОЙЧЕВСКАЯ, 2017 г.
(воскресная школа храма
Семи отроков Ефесских, г. Тобольск;
в настоящее время –
студентка МГУ им. М.В. Ломоносова)