|
В этой статье мы поговорим об иконе Святой Троицы, об истории возникновения
этого сюжета, об особенностях его иконографии, это тем более важно, если учесть, что
в процессе его становления в нем, как в увеличительном стекле, сконцентрировались
все главные богословские споры и откровения, затрагивающие ключевые догматы
Христианства и, в частности, весь спектр вопросов, связанных с иконопочитанием.
За два тысячелетия существования христианской Церкви история иконописи
насчитывает бесчисленное множество икон, изображающих Св. Троицу, начиная с
живописи катакомб, например на Виа Латина (IV в.), и ранних мозаиках, таких, как в
ц. Санта Мария Маджоре в Риме (V в.) и в ц. Сан-Витале в Равенне (VI в.), и кончая
поздними иконами и фресками академического письма, подобных росписи купола
Храма Христа Спасителя. Но все они могут быть разделены на три основных типа:
1. «Гостеприимство Авраамово» или Ветхозаветная Троица. Господь здесь изображен в виде трех Ангелов, сидящих за общей трапезой.
2. Троица Новозаветная, тип «Отечество». Все лица Святой Троицы восседают на
одном престоле: Бог Отец в образе «Ветхого деньми» – седовласого старца, Бог-Сын в виде «Отрока Эммануила» на лоне Отца и Бог Святой Дух в виде голубя на
груди Бога Сына.
3. Тип Новозаветной Троицы – «Сопрестолие». Все лица Святой Троицы изображены
в один ряд. Бог Отец – «Ветхий деньми» и Бог Сын в образе «Сына Человеческого»
(традиционная иконография Иисуса Христа) восседают на двух стоящих рядом
престолах, а Святой Дух – голубь, между Ними.
Из перечисленных типов изображения
более подробно необходимо остановиться
на первом – так называемой Троице Ветхозаветной, как наиболее полно и канонично
выражающей главные понятия учения о Боге
Троице и давшей миру одно из лучших произведений средневековой религиозной живописи
– Троицу преподобного Андрея Рублева.
В связи с этим надо сказать, что еще
одной побудительной причиной выбора этой
темы для статьи, помимо перечисленных,
послужили постоянно всплывающие споры и
полемические разногласия, связанные с истолкованием положения лиц Святой Троицы
на Рублевской иконе: какой Ангел какое лицо
Святой Троицы символизирует и изображает?
Можно ли закрепить за каждым из Ангелов
Имя определенной ипостаси Святой Троицы?
Этот, казалось бы, частный вопрос, как уже
говорилось, затрагивает множество интересных тем, непосредственно относящихся и
к истории иконописи и к ее богословскому
пониманию и оправданию.
Исторический обзор возникновения
иконописного сюжета
В его основу легло традиционное библейское повествование о принятии ветхозаветным Патриархом Авраамом у себя в доме
Бога под видом трех странников, а точнее
Бога и двух Ангелов. «И явился ему Господь
у дубравы Мамре, когда он сидел при входе
в шатер [свой], во время зноя дневного.
Он возвел очи свои и взглянул, и вот, три
мужа стоят против него. Увидев, он побежал
навстречу им от входа в шатер [свой] и поклонился до земли, и сказал: Владыка! если
я обрел благоволение пред очами Твоими, не
пройди мимо раба Твоего; и принесут немного
воды, и омоют ноги ваши; и отдохните под
сим деревом, а я принесу хлеба, и вы подкрепите сердца ваши; потом пойдите [в путь
свой]; так как вы идете мимо раба вашего.
Они сказали: сделай так, как говоришь. И
поспешил Авраам… И взял масла и молока
и теленка приготовленного, и поставил перед
ними, а сам стоял подле них под деревом.
И они ели».
Уже в первых веках христианства эта библейская история начинает толковаться как
одно из первых ветхозаветных откровений
о троичности Бога. Подобные откровения
намеками рассеяны по всему Ветхозаветному тексту.
Первоначально иконописный сюжет буквально иллюстрировал библейское событие:
средний из Ангелов, сидящих за столом
(иногда они точно по тексту изображались
не Ангелами, а мужами), выделялся большим
размером. Рядом располагались фигуры прислуживающего Авраама и Сарры, нередко
появлялась фигура слуги, закалывающего по
повелению Авраама тельца для угощения
дорогих гостей.
Со временем в процессе складывания
иконографического канона различие в размере между Ангелами пропадает. Таинственные
Странники мыслятся не как Бог и два Ангела,
а как вся Святая Троица в целом, все три
равночестные Божественные Ипостаси.
Следующий «скачок, нечто взрывоподобное» в развитии этого сюжета, по меткому
выражению академика Б.В. Раушенбаха,
связан с именем Андрея Рублева. Благодаря ему, икона Святой Троицы получила
совершенно качественно иное звучание. Хотя,
казалось бы, ничего кардинально нового не
случилось – слегка поменялась композиция,
исчезли некоторые изобразительные детали:
изображения слуг, Авраама и Сары, отдельные предметы пейзажа и «интерьера» (столовые уборы, посуда). Но в результате все
приобрело отточенную, идеально найденную
по ритмам и силуэтам ясность форм. Троица
предстала перед зрителем Сама по Себе, в
Своей сокровенной, вечной жизни, вне времени и пространства. Икона из исторической,
библейской иллюстрации текста превратилась
в молельную икону, в икону в полном смысле
этого слова, во всей своей символической
глубине. Даже детали пейзажа стали работать
уже не как историческо-пространственные
символы, а как символы богословские.
«Рублев, исключая из изображения фигуры
Авраама и Сарры, – отмечает современный
исследователь иконописи И.К. Языкова, – сосредотачивает наше внимание на явлении Ангелов, в котором созерцающий вдруг начинает
прозревать образ Троицы. Если следовать известной августиновской схеме, Рублев минует
уровень буквального прочтения и начинает
восхождение к Образу непосредственно с
символического».
Не надо считать, что до преподобного
Андрея Рублева никогда не изображали Св.
Троицу без второстепенных деталей и фигур.
Вот только причиной этому было обычно маленькое количество пространства для изображения (например изображения на панагиях,
на церковно-богослужебных сосудах и т.д.)
То, что раньше делалось случайно, непроизвольно, преподобный иконописец выполнил
самовластно, уверенно и сознательно. Под
рукой Андрея Рублева этот сюжет приобрел окончательную, полную глубину, самое
четкое ясное звучание, как догматическое,
так и эстетическое. Недаром на Стоглавом
Московском соборе Троица Андрея Рублева
была принята за образец для подражания последующим мастерам иконного дела: «Писати
живописцем иконы с древних образцов, как
греческие живописцы писали и как писал Ондрей Рублев и прочии пресловущии живописцы». Необходимо отметить и то, что прежнее
название «гостеприимство Авраамово» здесь
уже вряд ли подходит – текстово-сюжетной
параллелью из Св. Писания здесь будет
являться скорее предвечный совет Святой
Троицы о сотворении человека: «И сказал
Бог: сотворим человека по образу Нашему
[и] по подобию Нашему…» – и неразлучно
с этим решение о принятии страданий за
него, о принесении Себя за него в жертву.
«Перед нами не просто трапеза, но евхаристическая трапеза, в которой совершается
искупительная жертва, – также рассуждает
об этом Языкова, – основной смысл образа
прозрачен – в недрах Св. Троицы идет совет
об искуплении человечества».
Краткий композиционный анализ
иконы
На светлом (изначально золотом) фоне
изображены три Ангела, сидящие вокруг стола, на котором стоит чаша. Средний Ангел
возвышается над остальными, за его спиной
изображено древо, за правым Ангелом –
гора, за левым – палаты. Головы Ангелов
склонены в молчаливой беседе. Их лики похожи – будто изображен один и тот же лик
в трех вариантах. Вся композиция вписана
в систему концентрических кругов, которые
можно провести по нимбам, по абрисам
крыльев, по движению Ангельских рук, и все
эти круги сходятся в эпицентр иконы, где
изображена чаша, а в чаше – голова тельца, знак жертвы. Тонкий знаток богословия
иконопочитания Л.А. Успенский замечает:
«Если наклон голов и фигур двух Ангелов,
направленных в сторону третьего, объединяет
их между собой, то жесты рук их направлены
к стоящей на белом столе, как на престоле,
евхаристической чаше с головой жертвенного
животного... она стягивает движения рук».
Совершенно естественно возникает вопрос: какое Лицо Святой Троицы с каким
Ангелом следует отождествить? Можно предложить три различных варианта рассуждения
на эту тему. Сразу оговоримся, что вовсе не
следует смущаться такой многовариантностью
толкований, это ничуть не подрывает самого
главного в иконе – учения о Боге Троице посредством символического изобразительного
образа. Скорее это говорит о пластичности
и свободе православной богословской мысли.
Рассмотрим эти мнения, условно обозначив
их следующими терминами:
1. Схоластическо-догматическое
Согласно этому мнению, фигуру центрального Ангела следует отождествлять с Богом-Отцом, по правую руку от Него, одесную (для
нас слева) помещается Бог Сын («…вознесся
на небо и седе одесную Бога…», – по словам
Евангелиста), соответственно фигура правого
Ангела – Бог Святой Дух. Главная причина
такого толкования – показать иерархичность
личностных отношений внутри Св. Троицы. Бог
Отец является ипостасной причиной Бога Сына
и Бога Святого Духа. Сын извечно рождается
от Отца, а Святой Дух извечно исходит. Открывая эту истину, евангелист приводит слова
Спасителя: «Отец Мой болий Меня есть».
Таким образом здесь подчеркиваются личностные различия ипостасей Св. Троицы. Это
становится особенно актуально, если учитывать
разногласия с католическим учением об исхождении Св. Духа «и от Сына». В латинском
учении Ипостаси Отца и Сына по отношению
к Святому Духу как бы уравниваются по своим личностным характеристикам, личностно
смешиваются, чем принижается значение и
третьей Ипостаси. Недаром западная традиция,
изображая Троицу, показывает Отца и Сына,
Сидящих рядом на престолах, а Св. Духа как
маленького голубя между Ними.
|
Серьезным аргументом против рассматриваемого толкования является цвет одежд
среднего Ангела – красный хитон и голубой
гиматий – традиционные одежды Христа
Спасителя. Из сложившегося противоречия
И.К. Языкова находит достаточно разумный,
хотя и немного натянутый выход. «Обратимся
к тексту Библии, – рассуждает она: «Бога не
видел никто никогда; единородный Сын, сущий
в недре Отчем, Он явил» (Ин. 1.18). Увидеть
Бога Отца невозможно, «потому что человек
не может увидеть Меня и остаться в живых»
(Исх. 33.20). Эта возможность открывается
только через Сына: «никто не приходит к
Отцу, как только через Меня» (Ин. 14.6).
Христос также говорит: «Я и Отец одно»
(Ин. 10.15), «видевший Меня, видел Отца»
(Ин. 14.9). Таким образом, здесь мы имеем
изображение совсем не однозначное – если
можно так сказать, мы на Отца смотрим
через Сына. Но все-таки благословляющий
«отеческий» жест среднего Ангела заставляет
нас думать, что акцент поставлен на образе
Отца («Сын есть Образ Отца»). Таково мнение первое. Следующее:
2. Библейско-сотериологическое
Если при созерцании Св. Троицы в Ее
внутренней, сокровенной жизни первое место должно быть отдано Отцу, то в процессе
участия Бога в человеческой истории, при
вхождении Его в историю и в человечество
ради спасения и обожения последнего центральное место будет занимать вторая ипостась Бога Сына. Именно Он является тем
«краеугольным камнем, ставшим во главу
угла». В честь Второй Ипостаси получила
название наша религия и каждый отдельный
ее представитель. О том же и Апостол во
всеуслышание сообщает: «нет другого имени
под небом, которым бы надлежало человекам
спастись, кроме имени Иисуса Христа». Таким
образом, иллюстрируя этот взгляд на Св.
Троицу, данное толкование соответственно
закрепляет за средним Ангелом лицо Бога
Сына. В пользу этого мнения свидетельствует множество деталей, рассеянных по
иконе: уже упоминаемый нами цвет одежд
центрального Ангела. Наличие клава – нашивной вертикальной полосы на хитоне; «клав
– символ посланничества (миссии), – пишет
знаменитый иконописец и педагог XX века
монахиня Иулиания (Соколова), – поэтому
он усвоен, прежде всего, Христу Спасителю, как посланному в мир Богом Отцом
с определенной миссией – спасти мир…».
Располагающийся над головой у Ангела исторический Мамврийский дуб, ставший в иконе
символом райского Древа жизни, которое
само по себе является символом евхаристии
и символом Древа Крестного. Нагруженность
евхаристической символикой на этом не заканчивается: та жертвенная чаша страданий,
которую благословляющим жестом принимает
Второе лицо Св.Троицы, имеет неожиданное
эхо-отражение: внутренние контуры силуэтов
боковых Ангелов образуют еще одну большую
чашу, внутри которой оказывается фигура
центрального Ангела. Распространенность
данного толкования таково, что сами иконописцы, предшественники или последователи
Андрея Рублева, придерживались его и порой ставили над головой среднего Ангела
надписание: IC XC (Иисус Христос), а нимб
писали крестчатым, какой может быть только у Христа Спасителя. Наличие подобных
надписей и крестчатых нимбов, впрочем,
детально обсуждалось на Стоглавом соборе,
но об этом мы будем говорить подробнее при
рассмотрении следующего мнения. Наконец,
еще один аргумент заключается в следующем:
даже если рассматривать этот сюжет исторически, то необходимо учесть, что во всех
чувственных явлениях и откровениях Бога в
Ветхом Завете участвует, согласно мнению
святых отцов, исключительно Второе Лицо
Святой Троицы, включая образ и «Ветхого
деньми» у Пророка Даниила. И таинственная
трапеза под Мамврийским дубом не является
исключением – это Христос, Сын Божий в
сопровождении двух Ангелов. Он остается
беседовать с Авраамом, а Ангелы уходят
наказать Содом и Гоморру. Но, повторим,
образ Троицы – это не буквально текстовая
иллюстрация, и последний довод компетентен
только как иконографическая предпосылка.
Не лишенным интереса представляется
символическое толкование двух других фигур:
Ангел, расположенный слева от зрителя, мыслится Богом Отцом. К Нему в молчаливом
почтении склонились головы двух других
Ангелов. Его прямой благословляющий чашу
жест отличается властностью, тогда как
«обратный», принимающий жест среднего
Ангела скорее говорит о сыновнем согласии. Одежды этого Ангела по преимуществу
бледно-красного цвета. Красный цвет, символ
власти и царственного достоинства, в данном
случае символизирует отеческое первенство
чести. Над его головой изображены палаты
– символ мироздания, построенного великим
Архитектором, «Творцом неба и земли». Напротив Него в одеждах голубого и зеленого
цвета располагается третий Ангел, символизирующий как и в первом варианте Бога
Духа Святого. Зеленый цвет в иконописной
символике (об этом говорилось подробно
в одной из предыдущих статей) означает
вечную жизнь, это цвет надежды, цветения,
духовного пробуждения, издавна церковная
традиция закрепила его за Третьей Ипостасью
Св. Троицы. Изображенная над Ангелом гора
является символом святости, символом горнего мира, согласно церковному песнопению:
«Святому Духу всякая всеспасительная вина:
аще коему Сей по достоянию дхнет, скоро
вземлет от земных: восперяет, возращает,
устрояет горе». Таково мнение второе.
Наконец, мнение третье, представляющееся нам наиболее верным:
3.Каноническо-соборное
Основанием для него служит ряд соборных постановлений, касающихся иконопочитания и, в частности, изображения Св. Троицы.
Начнем с самого главного – позиции святых
отцов VII Вселенского собора относительно
изображения Бога Отца. Вспомним, что VII
Никейский собор был созван взошедшей на
Константинопольский престол императрицей
Ириной и св. патриархом Тарасием по вопросу о почитании икон. На протяжении предшествующего собору иконоборческого периода
(726-787 гг.), вторая волна которого, кстати,
прокатилась уже после возглашения догмата
об иконопочитании (813-820 гг.), между защитниками Православия и иконоборцами шла жестокая полемика о возможности изображения
Бога посредством изобразительного искусства
и, следовательно, о возможности почитания
святых изображений и икон. Ведь если Бог
не изобразим, то кому или чему поклоняются
люди на иконах? Доскам и краске? (Подобное,
надо сказать, постоянно приходится слышать
от представителей примитивных сект протестантского толка, типа Свидетелей Иеговы).
Иконоборцы VIII-IX вв., как и их современные
представители, опирались на Ветхозаветный
запрет изображать Бога в каком-либо виде
и обвиняли православных в элементарном
идолопоклонстве. К этому, надо сказать, они
добавили еще и то, что, будучи поддерживаемы тогдашней государственной властью
в лице императоров-иконоборцев (Львом III
Исавром, Константином V Копронимом и др.),
безжалостно преследовали и гнали почитателей икон, заключая их в тюрьмы и совершая
публичные казни, а иконописные изображения, мощи святых изымали из употребления
верующих и торжественно уничтожали.
Главным апологетическим аргументом
православных на обвинения иконоборцев,
не вдаваясь в подробности, было следующее
умозаключение: Ветхозаветный запрет на
изображение Бога существовал по вполне
понятным причинам – Бог по Своему существу неописуем, Бога не видел никто никогда телесно: все чувственные явления Яхве
пророкам в Ветхом завете не могут быть
основанием для Его изображений, поскольку
это лишь «сени» и «образы Его Славы», а не
Он Сам по Себе, но… с воплощением Бога
Слова, второго Лица Пресвятой Троицы, все
кардинально изменилось. «Единородный Сын,
сущий в лоне Отчем, Он явил». После Рождества Христова Бог становится носителем
видимой человеческой природы, не теряя при
этом всю полноту природы Божественной. Его
можно было видеть телесными очами, осязать
руками, по слову евангелиста, следовательно,
Его можно было изобразить, а это значит,
что икона имеет право на существование.
Мало того, сама возможность иконописного
изображения лишний раз доказывает, что
Бог воплотился не призрачно: «Храним не
нововводно все, писанием, или без писания
установленныя для нас церковныя предания,
от них же едино есть иконнаго живописания
изображение, яко повествованию евангельския проповеди согласующее, и служащее
нам ко уверению истиннаго, а не воображаемого воплощения Бога Слова, и к подобной
пользе», – возглашает Церковь в догмате об
иконопочитании.
Но какое это имеет отношение к толкованию Лиц на иконе Св. Троицы? Самое
прямое. Здесь есть одна очень важная деталь.
В том-то и дело, что догматическое определение Седьмого Вселенского Собора, утверждая
право изображать на иконах Воплотившегося
Бога и Господа нашего Иисуса Христа, следуя
той же логике, устраняет это право на изображение Бога Отца, как не воплощавшегося
и следовательно по-прежнему невидимого и
неописуемого. «Неизреченен, Недоведом, Невидим, Непостижим» (слова из молитвы Анафоры в литургии св. Иоанна Златоуста). Отцы
Седьмого собора устами папы св. Григория II
определяют следующее: «Почему мы не изображаем Отца Господа нашего Иисуса Христа?
Потому, что мы не видели Его... А если бы
мы увидели и познали Его, так же как Сына
Его, то постарались бы описать и живописно
изобразить и Его». Также и Иоанн Дамаскин,
один из главных апологетов иконопочитания,
пишет: «Мы не изображаем Господа Отца потому, что не видим Его, если бы мы видели
Его, то и изображали бы» и «если кто-либо,
– многократно утверждает св. Иоанн, – осмелится сделать изображение Божества, невещественного и бестелесного, то мы отвергаем от
себя, как ложное». Но в таком случае как же
быть с подобными изображениями, ведь их за
всю историю церковной живописи появилось
немало, а, главное, как относиться к иконе
святой Троицы? Пока не будем забегать вперед – с Рублевской иконой Св. Троицы, как
вы уже поняли, не все так просто, но то, что
касается других изображений Первого Лица
Святой Троицы, приходится констатировать
печальный факт – они действительно лишены
строгого канонического основания. Как говорит
святой Киприан Карфагенский, «незаметно
вошедший у некоторых обычай не должен
служить препятствием к победе и утверждению
истины, ибо обычай без истины есть только
старое заблуждение». «Икона часто превращалась в картину на религиозный сюжет, и
почитание ее переставало быть в подлинном
смысле православным, – пишет известный современный иконописец о. Зенон (Теодор). – В
подтверждение этому можно вспомнить, что
в наших храмах много икон неканонических,
запрещенных Соборами, в частности, икона
так называемой «Новозаветной Троицы» и
«Отечество». Ветхозаветный запрет изображать Бога не снят и в Новозаветное время…
но, несмотря на это, (такие иконы) можно
встретить почти… в любой иконной лавке.
Даже в «N-ском» монастыре для иконостаса
храма Отцов Семи Вселенских Соборов был
написан образ «Отечество». А ведь там почти
все клирики с высшим богословским образованием! Стоит лишь удивляться, как личное
и человеческое преобладает над мнением
Церкви, которая одна есть хранительница и
выразительница Истины».
|
Отступлению от иконописного канона,
конечно, во многом способствовало влияние
западно-европейского искусства и культуры:
с появлением парсуны, а затем иконописи
в стиле Симона Ушакова (со все большим
преобладанием европейской манеры письма)
в употребление вошло множество икон с
многочисленными каноническими вольностями
и погрешностями, в том числе и с изображениями Бога Отца. Непонимание канона
стало настолько очевидным, что вопросу об
иконописных изображениях было посвещено
немало споров и определений ряда Русских
Поместных Соборов XVI-XVII вв.: Стоглавого,
Собора 1553-1554 гг. и Большого Московского.
Продолжая догматическую логику святых отцов иконоборческого периода, русские ревнители благочестия высказываются еще более
определенно. В частности, в 43 главе деяний
Большого Московского собора, озаглавленной
«О иконописцех и Саваофе», возглашается
следующее:
«Повелеваем убо над иконописцами,
искусну художнику, и доброму человеку
(от духовнаго чина) во старостах, сиречь
началником и дозорщиком быти. Да не поругаются невежди святым иконам Христа и
Его Богоматере, и угодников Его, худым и
нелепым писмом пищуще: и да престанет
всякое суемудрие не праведное, иже обыкоша всяк собою писати безсвидетельства:
сиречь Господа Саваофа образ в различных
видех [...]. Повелеваем убо от ныне Господа
Саваофа образ в предь не писати: в нелепых и не приличных видениих зане Саваофа
(сиречь Отца) никтоже виде когда воплоти.
Токмо якоже Христос виден бысть в плоти,
тако и живописуется, сиречь воображается
по плоти: а не по Божеству: подобие и
Пресвятая Богородица, и прочии святии
Божии»; и еще: «Господа Саваофа (сиречь
Отца) брадою седа, и Единороднаго Сына
во чреве Его, писати на иконах и голубь
между ими, зело не лепо и не прилично есть,
зане кто виде Отца, по Божеству; Отец бо
не имать плоти, и Сын не воплоти родися
от Отца прежде веков «…» Глаголет бо и
Иоанн Дамаскинский: коим же, невидимаго
и безтелеснаго и не описаннаго и не образнаго Бога, кто может сотворити подражание;
пребезумия убо крайняго и нечестия образовати Божество. Подобие же возбраняет о
сем и Святый Григорий Двоеслов; сего ради
Саваофа, Иже есть Божество: и тое преждевечное рождение Единороднаго Сына от
Отца, умом точию подобает нам разумети,
а писати во образех, отнюд не подобает и
невозможно… Сего ради повелеваем, от
ныне то суемудрое и безместное писание
да престанет». Собор заключает главу 43
решительными словами: «Сие глаголем в
возобличение иконописцем яко да престанут
от ложных и суетных писаний, и не писали
бы ничто собою от ныне, без свидетельства».
Итак, все предельно ясно.
Но самое интересное заключается в
следующем: отцы Московских соборов, запрещая изображения Бога Отца в иконах типа
«Отечество», «Сопрестолие» и др. особым
постановлением, как уже говорилось в прошлой статье, повелели изображать Св. Троицу именно по образцу Троицы Преподобного
Андрея Рублева. Особенно важны для нас
в этом постановленные некоторые детали,
напрямую относящиеся к нашей теме – надписания над изображениями Ангелов (деяния Стоглавого собора, гл. 41): «У Святой
Троицы пишют перекрестье ови у среднего,
а иные у всех трех. А в старых писмах и
в греческих подписывают: Святая Троица, а
перекрестья не пишут ни у единаго. А иные
подписывают у средняго: IC XC СВЯТАЯ
ТРОИЦА. И о том разсудити от божественных правил как ныне то писати. И о том
ответ. Писати живописцем иконы с древних
образцов, как греческие живописцы писали
и как писал Ондрей Рублев и прочии пресловущии живописцы, а подписывать СВЯТАЯ
ТРОИЦА. А от своего замышления ничтож
претворяти». Одним словом, кресчатых нимбов и надписей ИС ХС на иконе не должно
быть, только надписание СВЯТАЯ ТРОИЦА.
Почему так? Тем более что отцы Собора не
добавили ни какого комментария к своему
предписанию; они ограничились ссылкой на
авторитет Андрея Рублева и древних образцов. На самом деле логика вполне очевидна
– они хотят обезопасить ум созерцающего
икону, удержать его от соблазна поименовать каждое из Лиц Св. Троицы, позволить
окончательно закрепить за каждой фигурой
имя какой-либо Ипостаси, (такое желание
обязательно возникнет при наличии хотя бы
одного надписания или кресчатого нимба), а
значит, и предотвратить опасность буквального, запрещенного святыми отцами изображения или прочтения образа Бога Отца.
Если какой-то конкретный Ангел – Бог Сын,
значит, другой явно Бог Отец, а мы знаем,
что любое подобное изображение Бога Отца
не канонично. Но тогда как же прочитывать
эту икону? Как единый, общий символ Всей
Святой Троицы, символ Ее внутритроичной
жизни, как образ Единого по Существу Бога,
раздельного в Ипостасях, но без акцента на
последние, а лишь с легким намеком на их
личностные различия (не более того), согласно словам св. Григория Богослова: «Не
успею помыслить об Едином, как озаряюсь
Тремя. Не успею разделить Трех, как возношусь к Единому. Когда представляется мне
Единое из Трех, почитаю сие целым. Оно
наполняет мое зрение, а большее убегает от
взора, не могу объяснить его величия, чтобы
к оставшемуся придать большее. Когда совокупляю в умосозерцании Трех, вижу единое
светило, не умея разделить или измерить
соединенного света».
«…Образ Троицы не есть ипостасный
образ Отца и Сына и Св. Духа, – комментирует соборное определение искусствовед
И.К. Языкова, – а образ троичности Божества и троичности бытия. В равной степени
каждый из Ангелов нам может показаться
той или иной ипостасью, ибо, по словам св.
Василия Великого, «Сын есть Образ Отца,
а Дух – образ Сына». Размышляя на тему
изображения Триединства Божества, глубокий знаток иконописи академик Борис Раушенбах замечает: «Показать, что три Лица
составляют одного Бога, можно только при
изображении их на одной иконе…. Дополнительным и очень существенным приемом
является запрет на надписание нимбов у Лиц
и использование вместо них объединяющей
надписи, представляющей Триаду в виде Монады: «Пресвятая Троица». С этим же связан
и запрет на разделение Лиц путем изображения разных нимбов. Сказанное наводит
на мысль, что, не дав четкого различения
Лиц на своей иконе, Рублев действовал из
догматических соображений. Но если это
так, то «расшифровка» «персонажей», которую сейчас часто пытаются производить,
в известной мере теряет смысл, становясь
делом второстепенным».
Таково в общих чертах третье толкование
Лиц на иконе Св. Троицы. Какое из этих
трех толкований более объективно, решать
вам. Думается, что только молитвенное
предстояние может приблизить нас к той
бесконечной и непроницаемой в своей
глубине тайне, которая есть откровение о
Триипостасном Боге.
Закончить эту статью, несмотря на разность мнений по этому вопросу, хочется
следующей цитатой: «Образ Св. Троицы
есть прежде всего образ единства – образ,
данный для нас, чтобы нас исцелять («исцелять» – от слова «цельный»). Спаситель
молился накануне Своих страстей: «да будут
все едино, как Ты, Отче, во Мне, и я в Тебе,
так и они, да будут в нас едино, да уверует
мир, что Ты послал Меня» (Ин. 17.21). Не
случайно образ Св. Троицы Преподобный
Сергий созерцал всю жизнь, и этот образ
дан для России на все времена для ее преображения и духовного возрождения, уча:
«воззрением на Святую Троицу побеждать
ненавистную рознь мира сего».
Евгений Андреев,
преподаватель Тюменского института
дизайна Уральской государственной
архитектурно-художественной академии
|
